trozenfeld1 (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
trozenfeld1) wrote2012-01-27 09:01 pm
trozenfeld1) wrote2012-01-27 09:01 pm
Entry tags:
- боль,
- моё дерево,
- память,
- прошлое,
- семья
...когда сжимает сердце желание внучатами побыть...
Январь месяц на дворе.
Месяц, который я всегда любила.
Новый год, день рождения, Татьянин день, школьные каникулы... Причин более, чем достаточно!
И вот так сложилось, что две мои бабушки умерли именно в январе.
Поэтому этот месяц у меня ещё и месяц поминовения.
Уже отплакано, уже спокойнее, уже всё больше и больше примиряешься с нормальным течением жизни. Уже смиряешься со смертью.
А горло сжимается, и слёзы - вот они, и хочется, чтоб они знали, что я их помню и очень люблю!
Бабушка Маня прожила долгую и очень трудную жизнь.
У всех жизнь не мед, конечно.
Но если посмотреть на даты рождения и смерти 1907 -1991, понятно, что в этот прочерк меду ними вместилось и смутное время после революции, становление колхоза, война, восстановление после войны, запустение деревень...
И между всем этим тяжёлая деревенская работа, рождение 9 детей, смерть 4 из них, раненый муж после фронта, потом и его смерть...
И всё время тащить, тащить, не останавливаясь на отдых, не давая себе спуска!
Я не знаю, я не слышала, чтоб она жаловалась.
Но я не понимаю. как можно было это всё выдержать?!
Ведь когда-то же она плакала в подушку... За трудную семейную жизнь, за неласковых порой детей, за голод, за страх, за болезни и смерть...
А я помню совсем не это.
Я помню, как моя деревенская простая бабушка рассказывала мне перед сном про свою жизнь. Это было вместо чтения сказок.
За печкой, на полатях.
Как я просыпалась по утрам от того, что уже топилась печка, или гремели чугунки и ухваты. Или гремели вёдра в сенях.
Да полно работы в деревне! Я просто не помню, чтоб она сидела!
Нет, помню... Когда лил проливной дождь, мы сидели на крыльце, ели картошку с солёными огурцами, а потом пели песни.
А ещё когда от грозы вырубило пробки, и мы с керосиновой лампой играли в дурака.
Вот такое было моё раннее развитие: игра в дурака, истории из жизни, помощь в огороде.
И ещё помню, как ходили по разным местам вокруг деревни, за грибами, за ягодами... И у каждого лужка, пригорка, овражка было своё название.
И всё это казалось мне огромным преогромным миром.
И было это чудесно!
Бабушка Маня умерла за один день до своего рождения. Вместо праздника мы поехали её хоронить.
А другая моя бабушка, бабушка Надя, была городская.
Родилась в деревне, конечно, но потом уехала в город Клин. Проработала на стекольном заводе около 30 лет, получила комнату от работы в коммунальной квартире.
В ту комнату меня и привезли из роддома.
Я до сих пор помню и комнату, и окно, и балкон, и кухню...
Помню цвет и ширину половиц, помню как по вечерам прижималась лбом к стеклу на кухне и слушала поезда...
Так вот моя бабушка Надя была городская. Она не ходила в фартуке и не подвязывала по-деревенски платок.
Наоборот, она ходила в парикмахерскую и красила брови. Элегантно одевалась и вообще следила за собой.
Жизнь тоже была не сахар. Несчастливая личная жизнь, единственная дочь, моя мама. Потом я узнала, как они жили, практически вдвоём, держась друг за дружку...
Но то время, с которого я помню себя, мама была замужем, бабушка жила отдельно, виделись мы изредка.
Мне она казалось очень строгой почему-то. Скорее всего потому, что она всегда держала себя в руках в присутствии кого бы то ни было.
Вот просто так надо было - быть сильной, не расслабляться. А то ведь тоже некому поплакаться.
Потом бабушка стала болеть, долго и тяжело. Мы её навещали в больнице, и я лопала гостинцы, которые мы её приносили (картошка с подсолнечным маслом и луком дома не была такой вкусной...).
Потом мама навещала её одна, а я оставалась с годовалым братишкой дома.
Потом она стала жить с нами. И оказалось, что бабушка Надя очень ранимый человек. И терпеливый. И ещё очень счастливый оттого, что рядом с ней была её дочка, моя мама. Которая в ней души не чаяла.
Потом произошли некоторые перемены в нашей жизни. Мы стали вместе жить. Бабушка уже не работала, а посвятила всю себя нашей семье.
Штопка носков и колготок, глажка одежды, готовка еды...
Бабушкин гуляш, бабушкины пирожки - так до сих пор называются те, бабушкины блюда.
А ещё я помню, как бабушка Надя меня провожала и встречала - у окна.
Если я уходила, то обязательно оборачивалась несколько раз и всегда в окне стояла фигура бабушки. И мы с ней махали друг дружке. Пока окна не скрывались из вида...
И если я возвращалась, задерживаясь, то меня всегда ждали у окна.
Это оказывается очень важно, когда тебя ждут...
И ещё, одно очень сокровенное воспоминание.
В день моего отъезда в Израиль, когда все сумки и чемоданы были уложены, когда все провожающие родные и друзья уже спустились к машинам, и я вот- вот тоже навсегда должна уже была выйти за порог, меня остановила мама.
Говорить она не могла. Остановила просто за руку.
И вот моя бабушка, в общем-то неверующая (большинство так жило, и бабушка просила других бабушек, церковных, записочку батюшке отдать, чтоб помянул), меня перекрестила.
Это пустяк кому-то. Кто-то не верит, у кого-то всегда в семье религия жила...
Но тут это было очень необычно, очень дорого, очень важно. Я никогда раньше не видела, чтоб бабушка Надя перекрестила себя или кого-то. А вот тут...
И я поняла, что в этом крестном знамении заключена огромная сила...
И, может быть, и поэтому тоже живу я на свете хорошо и счастливо. Однозначно не так невыносимо тяжело, как две мои бабушки...
Месяц, который я всегда любила.
Новый год, день рождения, Татьянин день, школьные каникулы... Причин более, чем достаточно!
И вот так сложилось, что две мои бабушки умерли именно в январе.
Поэтому этот месяц у меня ещё и месяц поминовения.
Уже отплакано, уже спокойнее, уже всё больше и больше примиряешься с нормальным течением жизни. Уже смиряешься со смертью.
А горло сжимается, и слёзы - вот они, и хочется, чтоб они знали, что я их помню и очень люблю!
Бабушка Маня прожила долгую и очень трудную жизнь.
У всех жизнь не мед, конечно.
Но если посмотреть на даты рождения и смерти 1907 -1991, понятно, что в этот прочерк меду ними вместилось и смутное время после революции, становление колхоза, война, восстановление после войны, запустение деревень...
И между всем этим тяжёлая деревенская работа, рождение 9 детей, смерть 4 из них, раненый муж после фронта, потом и его смерть...
И всё время тащить, тащить, не останавливаясь на отдых, не давая себе спуска!
Я не знаю, я не слышала, чтоб она жаловалась.
Но я не понимаю. как можно было это всё выдержать?!
Ведь когда-то же она плакала в подушку... За трудную семейную жизнь, за неласковых порой детей, за голод, за страх, за болезни и смерть...
А я помню совсем не это.
Я помню, как моя деревенская простая бабушка рассказывала мне перед сном про свою жизнь. Это было вместо чтения сказок.
За печкой, на полатях.
Как я просыпалась по утрам от того, что уже топилась печка, или гремели чугунки и ухваты. Или гремели вёдра в сенях.
Да полно работы в деревне! Я просто не помню, чтоб она сидела!
Нет, помню... Когда лил проливной дождь, мы сидели на крыльце, ели картошку с солёными огурцами, а потом пели песни.
А ещё когда от грозы вырубило пробки, и мы с керосиновой лампой играли в дурака.
Вот такое было моё раннее развитие: игра в дурака, истории из жизни, помощь в огороде.
И ещё помню, как ходили по разным местам вокруг деревни, за грибами, за ягодами... И у каждого лужка, пригорка, овражка было своё название.
И всё это казалось мне огромным преогромным миром.
И было это чудесно!
Бабушка Маня умерла за один день до своего рождения. Вместо праздника мы поехали её хоронить.
А другая моя бабушка, бабушка Надя, была городская.
Родилась в деревне, конечно, но потом уехала в город Клин. Проработала на стекольном заводе около 30 лет, получила комнату от работы в коммунальной квартире.
В ту комнату меня и привезли из роддома.
Я до сих пор помню и комнату, и окно, и балкон, и кухню...
Помню цвет и ширину половиц, помню как по вечерам прижималась лбом к стеклу на кухне и слушала поезда...
Так вот моя бабушка Надя была городская. Она не ходила в фартуке и не подвязывала по-деревенски платок.
Наоборот, она ходила в парикмахерскую и красила брови. Элегантно одевалась и вообще следила за собой.
Жизнь тоже была не сахар. Несчастливая личная жизнь, единственная дочь, моя мама. Потом я узнала, как они жили, практически вдвоём, держась друг за дружку...
Но то время, с которого я помню себя, мама была замужем, бабушка жила отдельно, виделись мы изредка.
Мне она казалось очень строгой почему-то. Скорее всего потому, что она всегда держала себя в руках в присутствии кого бы то ни было.
Вот просто так надо было - быть сильной, не расслабляться. А то ведь тоже некому поплакаться.
Потом бабушка стала болеть, долго и тяжело. Мы её навещали в больнице, и я лопала гостинцы, которые мы её приносили (картошка с подсолнечным маслом и луком дома не была такой вкусной...).
Потом мама навещала её одна, а я оставалась с годовалым братишкой дома.
Потом она стала жить с нами. И оказалось, что бабушка Надя очень ранимый человек. И терпеливый. И ещё очень счастливый оттого, что рядом с ней была её дочка, моя мама. Которая в ней души не чаяла.
Потом произошли некоторые перемены в нашей жизни. Мы стали вместе жить. Бабушка уже не работала, а посвятила всю себя нашей семье.
Штопка носков и колготок, глажка одежды, готовка еды...
Бабушкин гуляш, бабушкины пирожки - так до сих пор называются те, бабушкины блюда.
А ещё я помню, как бабушка Надя меня провожала и встречала - у окна.
Если я уходила, то обязательно оборачивалась несколько раз и всегда в окне стояла фигура бабушки. И мы с ней махали друг дружке. Пока окна не скрывались из вида...
И если я возвращалась, задерживаясь, то меня всегда ждали у окна.
Это оказывается очень важно, когда тебя ждут...
И ещё, одно очень сокровенное воспоминание.
В день моего отъезда в Израиль, когда все сумки и чемоданы были уложены, когда все провожающие родные и друзья уже спустились к машинам, и я вот- вот тоже навсегда должна уже была выйти за порог, меня остановила мама.
Говорить она не могла. Остановила просто за руку.
И вот моя бабушка, в общем-то неверующая (большинство так жило, и бабушка просила других бабушек, церковных, записочку батюшке отдать, чтоб помянул), меня перекрестила.
Это пустяк кому-то. Кто-то не верит, у кого-то всегда в семье религия жила...
Но тут это было очень необычно, очень дорого, очень важно. Я никогда раньше не видела, чтоб бабушка Надя перекрестила себя или кого-то. А вот тут...
И я поняла, что в этом крестном знамении заключена огромная сила...
И, может быть, и поэтому тоже живу я на свете хорошо и счастливо. Однозначно не так невыносимо тяжело, как две мои бабушки...
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
(no subject)
no subject
(no subject)